После широкомасштабного празднования столетнего юбилея Дмитрия Шостаковича, когда его музыка звучала в невиданных прежде объемах, наступила некая реакция, и, по крайней мере, в Москве, он на целый сезон почти что совсем исчез из концертных афиш. Остановился и поток новых записей, в рекордном количестве изданных непосредственно к юбилею. Но постепенно все возвращается на круги своя. И вот перед нами - новый альбом всех симфоний одного из величайших творцов ХХ столетия, записанный выдающимся русским дирижером Дмитрием Китаенко вместе с Guerzenich-Orchester Koeln . (Если не ошибаюсь, это - первая запись симфоний Шостаковича в формате SACD, что, несомненно, привлечет внимание продвинутых аудиоманов, обладающих соответствующей аппаратурой. Впрочем, и на обычных CD-плеерах качество звучания отменное.)

Дмитрий Китаенко - один из последних дирижеров, успевших пообщаться с самим Шостаковичем и исполнять его музыку в присутствии автора. Вместе с тем он и один из первых, кто записал все симфонии Шостаковича уже в новом тысячелетии. Этим обстоятельством в значительной мере и продиктован его подход ко многим из них как прежде всего к звучащей летописи эпохи. Летопись - жанр эпический. Вот и в трактовках Китаенко эпическая широта, неторопливое развертывание музыкального повествования часто превалируют над открытыми драматическими выплесками, отчего, впрочем, последние иногда производят по контрасту даже еще более сильное впечатление.

В замедленном ритме по-иному проступают, к примеру, черты некоторых сочинений, которые воспринимались прежде как чересчур плакатные, а то и просто конъюнктурные. Так, в одиозной Двенадцатой симфонии ( 1917 год ), посвященной вождю пролетарской революции, наряду с трескуче-вымученным пафосом финального апофеоза более явственно проступает суровое дыхание самой истории, и обнаруживаются вместе с тем достаточно неожиданные сопоставления. Скажем, вторая часть, Разлив , вдруг косвенным образом проявляет человеческую ущербность героя симфонии, нарушающего гармонию природы своими безумными, разрушительными замыслами...

Неторопливое, иногда даже чересчур, течение музыкального времени имеет, впрочем, не только очевидные преимущества, но и не менее очевидные минусы. С одной стороны, мы словно бы заново открываем для себя те или иные части и эпизоды ряда симфоний. С другой - от чрезмерной иногда растянутости темпов подчас дробится форма. Взять, к примеру, Четвертую симфонию - композиционно одну из наиболее сложных у Шостаковича. У Китаенко здесь есть масса потрясающих находок и откровений, тонко проработанных деталей, за которыми, однако, порой начинает исчезать ощущение целого. Впрочем, подобный эффект возникает еще, пожалуй, лишь в двух-трех симфониях. Примеров противоположного свойства куда как больше.

Одной из вершин цикла в интерпретации Дмитрия Китаенко становится Пятая симфония. Здесь он безоговорочно выдерживает любые сравнения с великими предшественниками, в чем-то, как представляется автору этих строк, оказываясь даже убедительнее. Скажем, в первой и третьей частях, где Мравинский с Кондрашиным, каждый по-своему, чрезмерно патетичны, не допуская, кажется, и мысли, что герой симфонии может рефлексировать по какому-то иному поводу, кроме своих отношений с эпохой и властью, Китаенко акцентирует мощную лирическую составляющую этой музыки. Между прочим, ведь и сам Шостакович не раз говорил о некоем элементе автобиографичности в Пятой симфонии. Вспомним, что композитору в тот момент было лишь тридцать лет, и понятно, что, сколь бы сильным ударом ни были для него внезапно обрушившиеся гонения (после инспирированных Сталиным правдинских статей Сумбур вместо музыки и Балетная фальшь ), это не могло поглотить его целиком. К тому же первые три части симфонии были написаны там, где все слишком живо напоминало ему о пережитой недавно любовной драме. В интерпретации Китаенко третья часть, Largo, подчас даже вызывает ассоциации со знаменитым Adagietto из Пятой симфонии Малера. Только там - предощущение счастья, а здесь - безысходная тоска о безвозвратно потерянном. В итоге получается гораздо более емкая картина жизни героя , и тем самым Пятая приближается по типу к симфонии-роману, уходящему корнями в Шестую Чайковского и некоторые произведения Малера и Берлиоза. Что касается столкновения с эпохой, то оно достаточно отражено сперва в гротескной форме во второй части, а затем - во всем своем трагизме, - в четвертой, которую иногда сравнивают с Шествием на казнь из Фантастической симфонии ...

В целом Дмитрию Китаенко удалось сказать свое веское слово в прочтении цикла симфоний Шостаковича и добиться от немецкого оркестра не только игры с полной отдачей, но и проникновения в глубинную суть этой музыки.

Во Второй, Третьей и Тринадцатой симфониях следует также отметить и прекрасную работу Пражского филармонического хора. Что касается солистов, то выбор для Четырнадцатой симфонии солистки Мариинского театра Марины Шагуч, которая не сумела по-настоящему овладеть шостаковичевской интонацией да еще и проглотила большую часть слов, представляется не слишком удачным. Зато весьма достойно показался в Тринадцатой и Четырнадцатой симфониях Арутюн Кочинян (бывший солист Московского музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, последние годы базирующийся преимущественно в Германии).

В настоящее время, кстати сказать, Дмитрий Китаенко завершил с Кельнским оркестром также и запись всех симфоний Сергея Прокофьева. Будем ждать появления на рынке этого альбома и не терять надежды на появление самого маэстро - после почти что двадцатилетнего перерыва - за пультом какого-либо из московских оркестров.

Дмитрий Шостакович. Симфонии. Дмитрий Китаенко. Guerzenich-Orchester Koeln. 12 SACD-Set. CAPRICCIO , 49 545.