Тетралогия «Кольцо нибелунга» -- колоссальное по своим масштабам произведение. Заимствовав сюжет из германо-скандинавской мифологии, Вагнер создал гигантскую музыкально-драматическую эпопею, в которой выразил круг идей, волновавших его на протяжении двадцати с лишним лет. Уже говорилось, что образ Зигфрида в первоначальном виде возник у Вагнера под влиянием революционного подъема 1848 года. Но между первоначальной и конечной идейной концепцией «Нибелунгов» имеются существенные различия, обусловленные эволюцией идейного мировоззрения Вагнера. Поэтому весь замысел «Кольца нибелунга» отличается противоречивостью.

На дне Рейна покоится золотой клад, который стерегут три русалки -- дочери Рейна. Кто похитит золото и скует из него кольцо -- получит власть над миром. Сделать это может лишь тот, кто отречется от любви. Но на кольце лежит ужасное проклятье: владеющий им, а значит, получивший власть над миром, обречен на гибель. В жажде обладать властью враждуют боги, великаны, карлы-нибелунги, герои. Совершаются козни, убийства, везде царит вероломство. Итак, золото -- символ власти, но власти роковой, гибельной. Что это, как не аллегорическое, данное в мифологических образах изображение картины современного капиталистического мира с его алчностью, интригами и преступлениями, порождаемыми жаждой наживы и власти? В одной из своих поздних работ «Познай самого себя» Вагнер сам раскрывает антикапиталистическую тенденцию произведения: «Если мы вообразим в руках нибелунга вместо рокового кольца биржевой портфель, мы получим законченную картину страшного образа призрачного владыки мира».

Зигфрид -- главный герой трагедии -- по первоначальному плану Вагнера должен был освободить мир от этого проклятья. Свободное дитя природы, не связанный никакими узами, никакими условностями, не зависимый от людей и богов, он является воплощением «идеального» человека. Но принести миру освобождение можно только через любовь. Любовь Зигфрида и дочери бога Вотана валькирии Брунгильды, ставшей смертной женщиной, -- это та сила, которая должна очистить мир от зла. Таким образом, сила любви противопоставляется силе власти -- они несовместимы.

В процессе работы над тетралогией, в результате изменений, происшедших в мировоззрении Вагнера, героическая оптимистическая драма о Зигфриде превратилась в пессимистическую трагедию роковой обреченности в образе главы богов Вотана. Героические образы (Зигфрид, валькирии) сохраняют свое значение, антикапиталистическая тенденция, заключенная в гибельной власти золота, остается. Но жизнеотрицающая философия Вотана, его безволие и бессилие (хотя он и бог, который должен был бы обладать безграничным могуществом), его действия и поступки, направленные против своей же собственной воли, пассивное ожидание смерти, которой он жаждет, отсутствие выхода и безраздельная власть рока -- все это было близко философии Шопенгауэра, с которой Вагнер познакомился несколько позднее создания текста тетралогии. Однако в «Кольце нибелунга» основная идея раскрывается главным образом через музыку, в которой и заложен внутренний смысл трагедии. В конце «Заката богов» звучит в оркестре светлая и страстная мелодия, знакомая слушателю по третьему акту «Валькирии»: Зиглинда выражает радость, узнав о близком рождении сына -- героя Зигфрида. Здесь же эта мелодия -- символ надежды на грядущее обновление.

В музыкально-драматическом отношении «Кольцо нибелунга» -- типичное произведение Вагнера позднего (послелоэнгриновского) периода. Вместо деления на номера -- чередование больших драматических сцен, непосредственно переходящих одна в другую; отсутствие живого драматического действия, замена его большим количеством рассказов, споров, рассуждении, тормозящих действие, делающих его статичным; отвлеченная символика; ведущая роль оркестровой партии, основу которой составляет сложная, продуманная, во всех деталях разработанная система лейтмотивов, подвергающихся разнообразным вариационным изменениям в зависимости от драматической ситуации.

Короткие лейтмотивы большей частью отличаются рельефностью и образуют сложную, непрерывную, изобилующую многочисленными красотами симфоническую ткань. В системе лейтмотивов есть и оборотная сторона: слушатель не в состоянии уследить за таким огромным количеством лейтмотивов (в «Кольце нибелунга» их около ста) и запомнить их. По этому поводу писал Римский-Корсаков: «Слушатель не может воспринять непосредственно впечатление от всех этих вкрадывающихся и проскальзывающих внутри контрапунктической ткани руководящих мотивов. И в самом деле, если действующее лицо А говорит с лицом Б о третьем действующем лице В и если в сопровождающей музыке, будут звучать контрапунктически переплетенные мотивы А, Б и В, то можно ли ярко отличить такое положение от обратного, то есть когда действующее лицо В будет говорить с А о лице Б или В и Б разговорятся об А?».

е Вагнера есть известный схематизм, ибо лейтмотив, как правило, является основным средством музыкальной характеристики; благодаря такому методу музыкально сценический образ утрачивает свою многогранность и делается односторонним. Как универсальное средство музыкальной характеристики, лейтмотив становится условным символом. Вагнеровские лейтмотивы в большинстве случаев звучат в оркестре, но многие из них появляются и в вокальных партиях.

Конечно, не обладай Вагнер столь могучим симфоническим дарованием и мастерством, он под влиянием своей системы превратил бы музыкальную драму в беспорядочную мозаику лейтмотивов. Но, как гениальный художник-музыкант, он преодолел рационализм своей системы и в многочисленных сценах музыкальных драм (и в том числе в «Нибелунгах») создал монолитные, логично развивающиеся, захватывающие силой выразительности симфонические и вокально-симфонические полотна. Один из многих примеров знаменитый похоронный марш из «Заката богов», состоящий из одних лейтмотивов.

Чайковский так резюмирует свое впечатление от байрейтской постановки «Нибелунгов»: «Итак, скажу в заключение, что в конце концов я вынес из выслушания «Перстня Нибелунгов». Вынес я смутное воспоминание о многих поразительных красотах, особенно симфонических, что очень странно, так как менее всего Вагнер помышлял писать оперу на симфонический лад; вынес благоговейное удивление к громадному таланту автора и к его небывало богатой технике; вынес сомнение в верности вагнеровского взгляда на оперу; вынес большое утомление, но, вместе с тем, вынес и желание продолжать изучение этой сложнейшей из всех когда-либо написанных музык... Как бы ни относиться к титаническому труду Вагнера, но никто не может отрицать великости выполненной им задачи и силы духа, подвигнувшей его довести свой труд до конца и привести в исполнение один из громаднейших художественных планов, когда-либо зарождавшихся в голове человека».