Александр Митта, кинорежиссер: - Большую часть жизни гонимый, сегодня он один из самых исполняемых и почитаемых композиторов современности. На протяжении одного поколения Шнитке из крайнего авангардиста превратился в почитаемого классика. И сегодня его юбилей отмечают во всем мире.

В Лондоне в самых престижных залах проходит двухнедельный фестиваль творчества Шнитке. Музыковеды из 12 стран обсуждают на симпозиуме его сочинения и его влияние на современную музыку. В Бразилии, Японии и Италии вышли монографии о его творчестве. И становится очевидным, что именно он завершает список гениев русской музыки ХХ века: Рахманинов - Стравинский - Прокофьев - Шостакович - Шнитке. Так это выглядит для мировой музыкальной культуры.

Мстислав Ростропович говорил:

- Шнитке для нашего времени значит то же, что Шостакович для 40-50-х годов. В музыке Шнитке отражена вся наша жизнь. Ее радости, ее диссонансы, ее пестрота, ее трагизм. Мы живем по Шнитке.

Шнитке начал в 60-е годы с 1-й симфонии, где два похоронных оркестра одновременно играли разные траурные марши, создавая жуткую какофонию. Музыканты выносили на сцену гроб со жмуриком . При этом темой симфонии был ни много ни мало - Апокалипсис . Юношеский экстремизм Шнитке стирал паутину и пыль с закостеневших традиций. Естественно, что его запрещали.

Музыкальный язык Шнитке называют полистилистикой. Немалую роль в ее становлении сыграло кино. Оно, в сущности, кормило Шнитке - долго, больше двадцати лет. Его музыку тогда почти не играли в концертах. И совсем не покупали. В кино он сразу занял ведущее положение. Но каково было писать по 5-6 фильмов в год, если в голове полно совсем иных идей!

Композиторы, много работающие в кино, умирают для другой жизни. Ни на что другое не остается сил. В Голливуде меня познакомили с одним из самых известных кинокомпозиторов, обладателем трех Оскаров. О чем говорить с голливудским композитором? Сообщаю: в России я работал с Шнитке, сделал с ним четыре фильма.

- Вы? С самим Шнитке?!

Я почувствовал, как мой авторитет взмыл к потолку.

Мой собеседник с гордостью сказал:

- А знаете, меня называют американским Шнитке. Потому что я единственный композитор, который еще пишет иногда и концертную музыку.

Так для всех. Кроме гениев. Впрочем, найти выход из этой ситуации было непросто и для Шнитке:

- В кино я все время отбрасывался к нулевой отметке. Не мог развиваться самостоятельно. Режиссер мог меня как угодно уважать, но ему нужно было делать свой фильм. И тогда я нашел решение: нарушал все существующие правила.

Музыка к фильмам стала как бы тестом, из которого Шнитке формировал музыку совершенно иную. Из отходов она превратилась в активный элемент. А сама работа в кино стала лабораторией, где композитор мог проверить все необычные решения.

В эпоху, когда его сочинения звучали в концертных залах не чаще раза в год, неизменно вызывая при этом скандал, в тонстудиях Мосфильма оркестры не прекращали играть Шнитке.

В тонстудиях Мосфильма формировался новый язык Шнитке.

Мы делали вместе фильм Экипаж . И я посвятил Шнитке один из эпизодов. Когда самолет избегает неминуемой гибели, санитары несут в карету скорой помощи пассажира в шоке. Вдруг тот вскакивает с носилок и бежит по летному полю, крича: Я живой! Я живой!

Это был мой подарок Шнитке. Я это сделал, потому что знал: почти в каждом своем сочинении он сам делает незапланированные подарки исполнителям, зашифровывая в ноты их имена или инициалы.

Сегодня каждый день на земле исполняется какое-нибудь сочинение Шнитке. Он стал достоянием мировой культуры. И в России, где он родился и прожил всю творческую жизнь, время вспомнить, как много значила его музыка для того, чтобы жить в те нелегкие годы, как наполнялась надеждой и смыслом. Не похожая ни на что, она объединяла трагизм и веру, отчаяние и надежду, безмерное горе и счастье самого важного в жизни: любви, голосов близких, синевы неба.

В чем секрет растущей необходимости Шнитке в сегодняшнем мире?

Возможно, в том, что его авангардизм не только опирается на музыкальную культуру прошлого, но и объединяет три века музыкальной культуры. Авангард, который не отрицает классику, а вырастает из нее, - вот то, что пробило музыку Шнитке в будущее.

Люди хотят ощущать свою короткую жизнь как часть чего-то более длительного, что растет из культуры прошлого, имеет развитие и значение для будущего.

В Нью-Йорке впервые была исполнена Седьмая симфония. Дирижировал Курт Мазур. Я слушал запись. После исполнения магнитофон не выключили, и на пленке осталось абсолютное безумие восторженного зала. Аплодисменты, крики, чьи-то рыдания - и снова несмолкаемый грохот овации. Есть слова, которые стыдно произносить, но я не нахожу других: это музыка, которая переполняет сердце любовью и состраданием. И я думаю, что она будет нужна людям очень долго - может быть, не одно столетие...

Я его спросил: что у тебя на втором месте после музыки?

Он сказал: жена и сын. А больше у меня ничего нет.

В жизни Шнитке пожизненно главными были два объекта любви - музыка и семья. Жена Ирина, сын Андрей.

Когда пришла беда и перенапряженный мозг взорвался, Ирина вынесла все тяготы, как это бывает у русских женщин. И сегодня поддерживает внимание к творчеству мужа: в разных странах исполняет сочинения, посвященные ей, участвует в камерных ансамблях.

- Суть моей жизни выражена не только моей музыкой, но и самой этой жизнью. И здесь нет границ. Постоянно рождается что-то такое, что люди поначалу не хотят называть музыкой. Но потом это становится для них искусством. Так и теперь, я уверен, появляется что-то новое, чему мы пока не придаем значения. Но это - музыка... И она дает надежду на завтра...

интервью

Вдова композитора Альфреда Шнитке пианистка Ирина Шнитке живет в Гамбурге и в Москве. Выступает с концертами в разных странах мира, признана одним из лучших интерпретаторов музыки Шнитке.

6 ноября к 75-летию Шнитке она сыграла программу его сочинений в Малом зале консерватории вместе с виолончелистом Александром Ивашкиным и скрипачом Святославом Морозом. Ирина Шнитке практически не дает интервью прессе, избегает поверхностных разговоров об Альфреде Шнитке, но фрагмент одной из бесед с обозревателем Российской газеты разрешила опубликовать.

Кому нужен Шнитке?

Российская газета: Вы, кажется, впервые за последние годы в день рождения Альфреда Шнитке будете находиться не в Москве?

Ирина Шнитке: Многие вообще убеждены, что я бываю в Москве только по случаю дат, связанных с именем Альфреда Шнитке. Между тем, я никуда не уезжала из России, бываю здесь каждый месяц и живу в Москве так же, как и в Гамбурге. Еще больше времени я провожу в других местах - это связано с моими выступлениями. В этом году я не буду в день рождения Альфреда находиться в Москве, поскольку должна быть на фестивалях, которые проходят сейчас по случаю его 75-летия в Англии и Германии.

РГ: Кажется странным, что в Москве не нашлось сил организовать заметный фестиваль к 75-летию Шнитке, подобный хотя бы тому, что проходил в Большом зале консерватории пять лет назад, на его 70-летие. Тогда в Москве выступили практически все ведущие музыканты, исполнявшие музыку Шнитке при его жизни. В сегодняшней филармонической афише можно выловить только те программы, которые сами музыканты посвящают Альфреду Шнитке.

Шнитке: А это сделано специально. Я интересовалась в Филармонии еще год назад, будет ли что-то проводиться в Москве? Мне ответили: нет, не будет. Я постоянно сталкиваюсь здесь с таким отношением. Вероятно, он мешает кому-то сегодня так же, как когда-то мешал живой. А в Москве фестивали и концерты этой осенью все-таки проходят: в институте имени Шнитке, Хоровой фестиваль Шнитке и его современники , (Не)знакомый Шнитке Студии новой музыки, ректор Московской консерватории Александр Соколов помог организовать нам концерт в Малом зале. Просто в городе никакой рекламы нет. Кому сейчас нужен Шнитке?

РГ: Может быть, ждут инициативы с вашей стороны?

Шнитке: Я не должна этим заниматься и никому ничего навязывать. Если в Москве это не нужно, я делаю там, где к имени Шнитке действительно есть интерес. Сейчас в Лондоне проходит фестиваль, в котором звучит десять больших программ его музыки. Хотя для меня главное - не факт фестиваля: это сейчас могут организовать для любого, кто когда-то держал в руках карандаш с партитурной бумагой. Больше всего меня радует то, что музыку Шнитке играют. И не просто по случаю юбилея. Он вошел в музыкальную жизнь всего мира: Европы, Америки, Бразилии, Японии, Китая, ЮАР. Я постоянно получаю отчеты об исполнении его сочинений, и оказывается, что Шнитке звучит в мире каждый месяц мимимум пятнадцать раз. Радует, что нынешние исполнители не стремятся играть его музыку как авангард . Меня вообще всегда удивляло, почему современную музыку надо играть жестко и грубо, будто танком наезжая на слушателей. Ведь независимо от языка, которым написана музыка - авангардным, современным, - это прежде всего - музыка. Сейчас, мне кажется, молодое поколение чувствует это, и никто не думает ни о каком авангарде, ни о каком постмодерне.

РГ: Как часто вы сами играете музыку Альфреда Шнитке? Слушая вас в концертном зале, ловишь себя на мысли, что, вероятно, вы единственная, кто точно знает манеру авторского исполнения. Это так, или вы свободны в своей интерпретации?

Шнитке: Как-то он мне сказал очень дорогие слова: я разрешаю тебе играть как угодно, потому что до сих пор мне не было стыдно ни за одну фразу, сыгранную тобой. Я не занимаюсь специально пропагандой музыки Шнитке. Он не нуждается в этом. Обидно другое: что именно в России, в Москве, где он прожил большую часть жизни, больше 50 лет, имя его почти не вспоминается.

Простота и многослойность

РГ: Судьба Шнитке в России всегда была сложной. Его музыка долгие годы встречала сопротивление у верхушки Союза композиторов.

Шнитке: Он всегда понимал, что есть официоз и есть просто люди. В том же Союзе композиторов были те, кто по положению должны были давить и не пущать его, но многие другие замечательно к нему относились. Родиона Щедрина, бывшего тогда секретарем союза, Альфред считал человеком редкого таланта и порядочности. Именно Щедрину Альфред обязан тем, что его Первая симфония, которую не давали исполнять, все-таки прозвучала в Горьком в исполнении Геннадия Рождественского. Альфред возил тогда партитуру Щедрину, и тот рекомендовал ее к исполнению. А после разгромных статей в Горьковской правде на обсуждении в секретариате, где Хренников заявил, что вообще никакого таланта не видит у Шнитке, Щедрин выступил в противовес Хренникову.

РГ: А в Германии, где прошли последние годы его жизни, сложностей с пониманием его творчества не возникало?

Шнитке: Во-первых, мы никогда не покидали Россию. Мы не были эмигрантами. Был просто период в 90-е годы, когда у Альфреда было много работы в Германии: контракты с театрами на постановки, курс лекций по современной музыке в Гамбурге, заказы на новые партитуры. То, что касается непонимания, то если не говорить о музыкантах или отдельных личностях, то в наше время вообще все меньше и меньше остается людей с объемным мышлением и душой. Это относится не только к Германии. Большинство людей живет как бы в одной плоскости - быта, благоустройства, реальных ценностей. У тех же немцев даже язык изменился: они стали говорить блоками. А в блоке, естественно, не может быть такой многослойности мышления, какая была в старонемецкой культуре. Там, где в языке мало синонимов, мало понятийной нюансировки, возникает и ограниченность мышления. Молодые люди сегодня в большинстве своем не знают даже, кому у них в городе памятник стоит. Лессингу. А кто такой Лессинг? Кто такой Томас Манн? Они понятия не имеют.

Миры без границ

РГ: Как вы думаете, почему Альфреда Шнитке на протяжении всей его жизни так глубоко волновал вопрос национального самосознания? С какой целью он так тщательно анализировал свои исторические корни?

Шнитке: Мне кажется, вообще, все у него - от смешения культур. Тут и сложнейшая история России, и Германии, и иудейского народа. Он мне рассказывал, что до войны никогда не думал, кто он. А когда началась война, он вышел во двор и тут же узнал, что он и еврей, и немец. И оказалось, что он неугоден ни тем, ни другим. По жизни потом его постоянно преследовало это. Бабушка его со стороны отца очень остро переживала антисемитские компании, и Альфред в юности не мог не прочувствовать этой трагедии. Поэтому история, которая сошлась в нем, интересовала его всегда. Он тяготел к вопросам общечеловеческим.

РГ: Он считал, что национальность что-то определяет в системе общечеловеческих ценностей?

Шнитке: Во всех нас живет генетическая память - причем, ни одного поколения. И, если подумать, то вся история иудейского народа, история русского народа - все живет в нас одновременно. Почему он писал сочинения, в которых разные стили? Для него это были не просто разные стили. Он ощущал, как в нем живут разные времена: не только прожитые истории предков, но и будущие. И когда пишут, что он просто что-то стилизовал, то дело здесь совершенно не в этом. В музыке он видел возможность передать это одновременное сосуществование разных миров в одном пространстве.

РГ: Юрий Башмет рассказывал совершенно мистическую историю об Альтовом концерте Шнитке. Он обратился с просьбой к Альфреду Гарриевичу написать для него концерт. Шнитке согласился, но долго откладывал работу - чуть ли не девять лет. В результате он написал концерт. Когда Башмет увидел ноты Альтового концерта, то вдруг почувствовал, что сталкивается здесь с чем-то неведомым и даже опасным, потому что музыка эта отражает пространства, куда не дано заглядывать человеку. И, возможно, неслучайно после создания концерта у Шнитке был инсульт.

Шнитке: В эти пространства Альфред заходил не только в Альтовом концерте. Перед инсультом он написал несколько сочинений. Вот с Фаустом происходили действительно странные вещи. Он задумал оперу История доктора Иоганна Фауста , а Кантата под тем же названием, написанная в 1983 году, должна была быть по его замыслу финалом оперы. Когда Альфред решил приступить к самой опере, я попыталась уговорить его не писать, потому что считала тему опасной. Но в мае 94-го года он закончил оперу Фауст , и вскоре у него случился инсульт. Вот это не кажется мне совпадением.

РГ: А что в большей степени волновало его в таком многомерном сюжете как Фауст ?

Шнитке: В принципе, на Фаусте завязана основная тема Альфреда - борьба добра и зла. Почему зло чаще бывает сильнее добра? В реальности злые силы действительно всегда сильнее. И эта внутренняя борьба человека, его совести, обстоятельств и желаний, и вместе с тем души - есть основная его тема. Его всегда интересовало, возможно ли преодоление, возможна ли победа добра.

РГ: И что он решил?

Шнитке: Он сказал, ответа нет. Каждый человек решает для себя сам, как он будет существовать.